— Хорошо, — сказал я. — Это дело прошлое. А сейчас давай приезжай. Я тебя буду ждать на том же месте и в гот же час. У памятника Пушкину.
Я ведь это просто так сказал, чтобы потрепаться. Ни одна дура не приняла бы мои слова всерьез. Дура бы не приняла, а Людмила приняла. Может быть, она была сверхдура. Это тогда я так подумал. Теперь знаю, кто она… Она человек возвышенной души и легковерного сердца. И если бы… да ладно, по порядку. Она спросила, смогу ли я подождать полчаса. А что такое полчаса для избитого и пьяного человека. Все равно, что мгновение или вечность. У меня не было времени. Я жил в пространстве в тот вечер. А время исчезло. Сказал, что смогу ждать очень долго. Хоть тыщу лет.
И вот тут случилась чрезвычайность. Постоял около будки, покурил и… обо всем забыл. Ну, то есть, начисто все вылетело из головы, что касается Люды. Я помню, о чем думал, стоя около будки, а потом сидя на скамейке неподалеку. Я думал о том, как все нескладно выходит. За что, думал я, исколошматили меня шальные хлопцы? Ведь я им зла не делал. И официанту не делал ничего плохого, а он взял и обжулил. Как быстро и без толку, думал, прошли мои лучшие годы. И что впереди? Пусто. До края рукой подать. Прокантуюсь таким же макаром еще каких-нибудь тридцать — сорок лет — и адью. Поминай как звали. А что оставлю? Дома, книги, детей? Кто, собственно, меня помянет? Еще я думал о своих неустроенных, беззащитных родителях и, думая о них, заплакал. Вытирал слезы ладонью, и на ней оставались грязно-серые полосы. Потом сел в такси и поехал к Сашке. Он был дома. Мне не удивился, сказал:
— Ты, Миша, пойди сразу умойся, а то мать выйдет в кухню — может перепугаться.
Я умылся, причесался и стал как новенький. Сашка зажарил яичницу на большой сковородке, и мы славно посидели.
Сашка принес жбан домашней наливки. Сашка вспомнил, что наливка приготовлена сеструхе на свадьбу. Мы долго жалели его сеструху Веру, которая собиралась замуж на четвертом десятке. А жениху было за пятьдесят, Мы их обоих одинаково жалели, но сеструху больше. Жениха мы тоже жалели. Он третий раз женился. Куча детей, но очень одинокий человек. Мы с Сашкой как-то хотели скинуть его с лестницы. Нам показалось, что он Вере не пара, занудливый и настырный. А она красивая и покладистая. Но невезучая. Или, может, слишком разборчивая. У нее не поймешь. Она скрытная… Так вот, когда мы хотели спустить жениха с лестницы по причине его несовместимости с невестой, он нам открыл свою тайну. С целью самосохранения. Рассказал про свою жизнь. Оказывается, в двух первых браках он очень страдал. Первая жена сильно погуливала, причем делала это на виду у всей общественности. «Словно хотела мне отомстить за что-то. А за что?» Вторая жена хотя и не погуливала, зато дралась, швырялась предметами и однажды пробила мужу голову деревянной чуркой. «А за что?» Когда мы выслушали исповедь Вериного жениха, особенно убедительную потому, что произносилась она перед лестничным пролетом, то поняли — действительно не за что. И мы протянули жениху руку дружбы. Сашка только спросил, отчего он такой занудливый и настырный. Лезет во все дырки. И даже интересуется, сколько у Веры пар обуви. На это жених ответил, что он сам не рад своей привычке лезть во все дырки и надеется с течением времени, в новых условиях жизни, от нее избавиться. Бросают же люди курить.
Короче, мы почти до утра просидели с Сашкой на кухне и жалели всех подряд. Себя тоже не забыли. Нам ведь радоваться, в общем-то, было нечему. Особенно мне, побитому и оскорбленному. Проспали часа полтора на Сашкиной кровати и еле доползли до работы. По дороге я, кстати, вспомнил о последнем разговоре с Людмилой. Было такое ощущение, что этот нереальный разговор случился сто тысяч лет назад.
Работать было трудно в тот день, и, как на грех, работа все шла тонкая, ювелирная. Кудряш, который вечно пробивается в передовики производства, смотрел на нас с презрением. Он женатый — ему легче. Сказал нам в курилке:
— Догуляетесь вы, хлопцы. Попомните мои слова — догуляетесь до ручки. Будет вам скоро крышка.
— Алкоголизм излечим! — неуверенно возразил ему Сашка.
И вот что дальше произошло. Кончилась кое-как смена, и мы, точно вареные раки, выползли на свет божий. За проходной распрощались. Я шел и думал, как же там мои бедные родители, и клял себя на все корки. Но не успел проклясть до конца, потому что наткнулся на Люду. Она стояла на углу, возле магазина «Ткани». На ней был светлый плащ и на голове косынка. Кого-то ждала. Она ждала меня.
— Здравствуй, Людмила! — сказал я без удивления, но и без радости. Уж очень не по-хорошему светились ее глаза. Вместо ответа она широко и неловко размахнулась и влепила мне пощечину. Я не люблю получать пощечины. Если бы не мое сонное состояние, успел бы отстраниться. Кругом шли люди, и среди них, возможно, товарищи по работе. Может быть, и Кудряш шел мимо. Я вытер щеку рукой, улыбнулся девушке и пошел себе потихоньку дальше. Не спросил, за что ударяла. Это было понятно. Стоило только из-за этого переться в такую даль и подстерегать у проходной? Но это дело вкуса. Я пошел от нее прочь, потому что не выношу баламутных женщин. Не принимаю. Они много на себя берут. Они думают, что у них есть право на суд и расправу. Это заблуждение. Такой власти нет ни у кого. Зато у всех есть право обыкновенного человеческого понимания. Спроси — и тебе ответят. Погляди повнимательнее, поговори с человеком — вдруг окажется, что кругом не так уж много виноватых. Больше тех, кто попал в круговорот обстоятельств или поддался слабости характера.
Я шел не оглядываясь, но Люда меня догнала. От бега она раскраснелась. Она была действительно симпатичной девушкой. Но дело не в этом. Симпатичных мы видали и раньше. В ней было что-то такое — от леса, не от города. Она была нездешней.
— Я приехала ночью, через весь город, одна. Разве это не подло? Разве гак поступают? Ты сказал, что у тебя беда, и я поехала. Я тебе поверила! Разве так делают? — она говорила с такой обидой и таким звенящим от непонятного мне напряжения голосом, что я остановился.
— Посмотри на меня.
— Я вижу, — сказала Люда тоном ниже, вглядевшись в мои боевые шрамы. — Это не оправдание.
— Я и не оправдываюсь. Я прошу прощения.
Мимо шли люди. Мы разговаривали среди толпы.
Она сморщила лобик и жалко улыбнулась.
Тут я и сломался. Увидел в ее глазах тоску.
— Давай зайдем куда-нибудь, перекусим?
— Я обедала.
— Кофейку выпьем.
Она не отреагировала. Вот какое я сделал движение — я ее обнял и с силой притянул к себе. Она не отстранялась и не вырывалась. Она заплакала. Я тоже ночью плакал и сказал ей об этом.
Мы пошли в «Харчевню трех пескарей». За столиками сидели мужики, пили портвейн и поедали котлеты.
Обстановка нас сблизила. Обстановка, то есть место, где люди находятся, всегда сближает или разъединяет. Так сказал Кудряш, вернувшись из дома отдыха в прошлом году. У него там было два приключения. Одно с поварихой, которой Кудряш сразу приглянулся своим сиротским видом. Она ему с кухни пересылала добавку — куриные ножки. Но дальше этого у них не пошло. Повариха была старая и рябая. Второе приключение было у Кудряша— страшно вдуматься! — с женой архитектора. По словам Кудряша — штучка что надо. Похожа издали на Галину Польских. А вблизи ни на кого не похожа. И на саму себя не похожа. Потому что сплошь в штукатурке. Она выловила нашего приятеля Кудряша на второй вечер на танцах. Какой Кудряш танцор — это мы знаем. Он хороший танцор, если сидит. За столом. Там наш приятель на месте. Вот он притулился тихо-мирно у стенки, курил, и архитекторша сама его выглядела. Кудряшу она понравилась своим независимым характером. Она ему в деревне покупала водку. Представляете: повариха пересылает ему мясо, а архитекторша под это мясо водочки. Он здорово отдохнул. Сашка все допытывался: «Ну о чем, скажи, могли вы с ней говорить, Кудряш? О том, что ты передовик производства?» — «Да уж находили темы!» — многозначительно отвечал Кудряш. Он после того отпуска, месяца полтора заговаривался. Он мне как-то сказал: «Ты, Мишка, еще не
раз вспомнишь Забайкалье и собор Парижской богоматери!»— «Почему это я их вспомню, если я там ни разу не бывал?» — «Как не бывал? А мы не вместе с тобой ездили?»
В этом году Кудряш от путевки отказался, сославшись на переутомление. Весь отпуск проковырялся на дачном участке у тещи. Но и там крепко отдохнул. Его прижучила сторожиха садового кооператива, женщина о сорока годах и ненасытного, по его словам, телосложения. Она преследовала Кудряша три недели. Не носила ему мяса и не беседовала с ним о соборах, а требовала, чтобы он починил ей колодец. И обещала за это какую-то неслыханную награду. Кончилось тем, что Кудряш не выдержал и нажаловался теще. Теща у Кудряша — это разговор на два года. А одним словом — это вечный двигатель, которого, как по ошибке думают, нет в природе. Теща схлестнулась со сторожихой на николин день. Этот день все дачники запомнят навеки. Так Кудряш считает. Ему видней. Он присутствовал. Сказал, что в тот день были странные предзнаменования природы. Например, перестала течь вода из кранов. Небо заволокли черные тучи, но дождя не было. Впрочем, я далеко отвлекся…
